РОЛЬ И МЕСТО «ЧЕЛОВЕКА С РУЖЬЁМ» В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

THE ROLE AND PLACE OF THE «MAN WITH A GUN» IN MODERN SOCIETY

УДК 316.334

Рассматривая современное общество сквозь призму детерминант, формирующих его сознание, можно заметить, что роль и место «Человека с ружьём» остается довольно противоречивой. Сопоставление имеющихся социальных нарративов в отношении института военной службы от населения в сторону последнего эксплицирует в повествовательную составляющую совокупность многих факторов социальной среды. Формирующими данной среды можно выделить качественные индикаторы информационного пространства: инструменты, технологии, средства трансляции контента. В данном случае контент будет представляться нам в качестве главного показателя формирования общественного мнения. Таким образом, нарративная составляющая информативного воздействия контента будет представляться нам с позиции цикла «контент-социум-контент», где каждый предыдущий элемент данной цепи последовательности является формирующим исходный посыл последующего.

Опираясь на критические или экстремальные социальные формы социального состояния в различные периоды времени, мы можем отмечать как закономерности, так и расхождения в зависимостях между социальным фоном и отношением к институту военной службы. Приводя в пример ряд исторических событий подобного содержания, рассмотрим ключевые из них в исторической хронологии.

Оказание военной помощи правительству Афганистана (25.12.1979 г. – 15.02.1989 г.). Отмечая данное событие в контексте социальной напряженности в отношении граждан и военнослужащих СССР (и иных им подобных формирований) по поводу применения контингента Советской Армии в боевых операциях на территории Афганистана (из них 416 плановых и в большинстве широкомасштабных) [5, C. 287], хотелось бы отметить не сам факт участия контингента Советских войск в данной деятельности, а его как предшествующую составляющую процесса лиминальности общества. Окончившаяся в 1989 году военная кампания закончилась отсутствием завершенности с точки зрения классических подходов к применению регулярной армии. Дестабилизация социального гомеостаза социального института военной службы по причине «непонятности» исходных нарративов привела в дальнейшем к высокому уровню ресоциализации воинского контингента [2].

Ввиду того, что еще до начала вывода Советских войск из республики Афганистан, в 1987 году стали происходить события, связанные с внутрисоюзными сепаратистскими движения вокруг Нагорно-Карабахской республики (НКАО), приведшие к перерастанию в экстремистские настроения погромы с человеческими жертвами и поджогами зданий [5, C. 287] в 1990 году, данное событие также обусловило пребывание регулярного контингента Советской армии. Таким образом, окончание военных действий на территории одного государства привело к переключению внимания на другой вооруженный конфликт и снова на территории другого государства. Тем временем, на территории СССР во время «августовского кризиса» 1990 года происходит нарастание напряжения внутриполитического состояния. Эти события представляются нам с позиции высокой динамики социальных процессов внутри института военной службы. Высокая динамика структурно-функциональной деятельности Вооруженных сил в контексте применения профессиональных навыков для решения конфликтов за территорией СССР в объеме применения регулярных вооруженных формирований повлекли за собой различного вида социальные феномены. Некоторыми особенностями изменения социальной формации стали: ресоциализация, высокий уровень самоорганизации микрогрупп (группировки, банды, ОПГ и т.п.), отчуждение (в том числе последствия посттравматических синдромов).

Некоторые особенности дальнейшего развития событий в исторической цепи последовательностей в отношении СССР обуславливаются переходом событий декабря 1991 года, которое завершилось подписанием Беловежского соглашения о роспуске СССР [12]. Разделяя социальные роли населения на военнослужащих и не военнослужащих, мы можем закономерно выделить обусловленность внутреннего социального напряжения по причине функциональной нагрузки. Переход мирного населения в стадию лиминальности по причине смены государственной политической линии управления страной повлек за собой определенную (единичную) ступень данного перехода [10]. Касаемо Вооруженных сил, события, связанные с прекращением существования Советского Союза и, как следствие, со сдвигом нарративного порядка устоявшихся ценностей, норм и убеждений, повлекли за собой динамичный ряд переформирований. Иными словами, участие Вооруженных сил в вооруженных конфликтах с учетом того, что понятие «дом» как безопасная и привычная среда обитания [3] претерпело искажения с позиции данных категорий, стало причиной высокого уровня социального напряжения внутри института военной службы.

Дальнейшие события, связанные с применением «Человека с ружьём» по предназначению, в том числе определяли как нынешнее, так и ретроспективное отношение к его роли и месту в обществе. В частности, события сентября-октября 1993 года, когда в штабе Б.Н. Ельцина было принято решение о начале военной операции (29 сентября). Данное событие спровоцировало угрозу раскола в Вооруженных силах, что, в свою очередь, является подтверждением того, что регулятивная динамика социального института военной службы на данном этапе находилась в состоянии когнитивной «инвазивности» принятия общих институций Армии [11, C. 98]. Субъекты управления различных воинских формирований (подразделений, частей, соединений и т.п.) рассматривали свое положение и подчиненных им воинских общностей с позиции потенциальной и субъектной возможности и способности понимания ими норм, ценностей и убеждений. Феномен данной военной организации (Вооруженных сил) в основе устроения представляется ключевыми, формирующими его детерминантами, где одна из главных – единоначалие [13, C. 37]. Утрата данного элемента «социального фундамента» привела к тому уровню ресоциализации и лиминальности, на котором были частично утрачены не только внутрисоциальные интеракции внутри военной службы, но и сформирован «барьер» в отношении гражданского населения [1].

Участие регулярных вооруженных формирований при обстреле Белого дома (октябрь 1993 года) также были расценены неоднозначно. Внутренний принцип единоначалия, выраженный в форме приказа, исполнялся в соответствии с руководящими документами военной службы. Тем не менее, гражданское население, в том числе находящееся в стадии лиминальности, могло увидеть в тот момент принципиальное несоответствие функциональному назначению «Человека с ружьём» в сравнении с тем, что происходило. Таким образом, мы видим, что некоторые принципы устроения Вооруженных сил способны подвергаться принципиально разным оценкам общественного мнения в зависимости от среды, в которой реализуется законная (с точки зрения внутренних законодательных актов) деятельность института военной службы [8].

Высокая динамика происходящих событий определила последующую необходимость применения «Человека с ружьём» по предназначению в объеме того самого «ружья». Контртеррористическая операция на Северном Кавказе (1994-1996 гг.) представлена чередой военных событий, повлекших за собой высокие потери среди личного состава Вооруженных сил. Штурм Грозного 26 ноября 1994 года и вторая попытка штурма 27 ноября 1994 года стали еще одним фактором внутрисоциального кризиса института военной службы. Утрата союзнической помощи, условленной по предварительной договоренности с представителями чеченской оппозиции при штурме Грозного, явились наивысшей в тот момент точкой внутренней социальной напряженности в Вооруженных силах. Данная военная кампания протекала на фоне глобальных, в объеме государства, изменений, связанных с формированием нового государства – Российской Федерации.

Становление нового государства, с учетом изменения большинства сфер жизнедеятельности населения, представлено нам с позиции рассмотрения «Человека с ружьём», как отчуждаемого, на начальном этапе [6, C. 161-163]. Институт военной службы не прекратил своего существования, вопреки переломным событиям по его функциональному применению внутри страны. Претерпевая изменения в понимании норм, убеждений и ценностей, формирующих данный институт, военная служба осталась тем элементом жизнедеятельности государства, который устоял, адаптировался и приспособился к изменениям внешней среды, с учетом высокой степени неопределенности [4, С. 319-321]. Тем не менее, особенности служения, рассматриваемые в контексте происхождения «Человека с ружьём», требуют неотделимого понимания, что военнослужащий не рождается таковым, но является исполнителем конституционной обязанности. Иными словами, человек, привлекаемый к военной службе, представляет собой сформированную личность с набором уже имеющихся норм, ценностей и убеждений, а также с субъективным набором к их толкованию.

Особо острые фазы, способствующие негативному отношению к представителю социального института военной службы, вопреки наиболее вероятным развитиям событиям (временному прекращению существования, недееспособности, превращению в оппозицию и т.п.) не реализовались в полной мере. Начиная с событий «Второй чеченской кампании» 1999-2000 гг. и по настоящее время, «Человек с ружьем» отстоял свое право на существование и, более того, смог укрепить свои позиции в обществе. Урегулирование конфликта между Грузией и Абхазией в 2008 году – показатель эффективности ВС РФ в отношении решения миротворческих задач. «Крымская весна» 2014 года – одна из самых масштабных геополитических операций, решаемая при участии ВС РФ [9, С. 308-319]. Результат – очередное доказательство состоятельности роли и места «Человека с ружьём» в обществе. Более того, реализация замысла по геополитическому расширению зоны влияния РФ за счет применения ВС РФ обозначила готовность и способность института военной службы к высокой адаптации к динамично изменяющейся обстановке и необходимому уровню готовности решать поставленные пред ним задачи.

В условиях специальной военной операции (далее СВО) положение «Человека с ружьём» определилось высоким уровнем консолидации с гражданским населением. Данный факт подтверждается как высоким уровнем лояльности населения в отношении добровольного намерения принимать участие в СВО, так и высоким уровнем активной и всесторонней поддержки ВС РФ. Начиная от активности в информационном пространстве, направленной на правомерность действий российских войск, заканчивая всесторонней помощью от гражданского населения в зону СВО – по всем «фронтам» ведется работа, подтверждающая солидарность с деятельностью ВС РФ. Патриотический «задел» (национальный гимн в школах, символика СВО, творческая и культурная деятельность) гражданского населения демонстрирует отношение к «Человеку с ружьём», как к «Воину-освободителю» [7, С. 174-179]. С учетом основных направлений борьбы (денацификация и демилитаризация) с противником, мы видим, как осуществляется укоренение единого формата осмысления происходящих событий.

Анализ данных умозаключений позволяет сделать вывод, что роль и место «Человека с ружьём» в современном обществе приобрели характер неотделимой части социальной среды. Условия напряженности в районах как боевого соприкосновения с противником, так и в некоторых приграничных населенных пунктах демонстрируют нам готовность гражданской части населения, даже в условиях лиминальности условий обстановки, оказывать посильную помощь. Таким образом, «Человек с ружьём» в современной социальной среде является неотделимым ее элементом с высоким уровнем лояльности гражданского населению к нему как к производственному компоненту социальной активности населения.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Алексеенко О.М. Ценности военной службы и проблемы повышения ее престижности в Вооруженных Силах Российской Федерации: дисс. … канд. филос. наук. М., 2015. 145 с.
2. Бекишиев А.А. Участие ограниченного контингента советских войск в Афганской войне (декабрь 1979 – февраль 1989 г.): уроки и последствия: автореф. дисс. … канд. ист. наук: 07.00.02. Махачкала, 2000. 28 с.
3. Вильковский М.Б. Социология архитектуры. М.: Фонд «Русский авангард», 2010. 592 с.
4. Гефеле О.Ф. Социальная адаптация личности в ситуациях неопределенности // Ежегодник Российского психологического общества: материалы 3-го Всероссийского съезда психологов (25–28 июня 2003 г.): в 8 т. СПб., 2013. Т. 2. С. 319-321.
5. Дягтерев А.П., Сёмин В.П. Военная история России: внешние и внутренние конфликты: Тематический справочник с приложением схем военных действий. М.: Академический проект; Альма Матер, 2001. 392 с.
6. Исаченко Н.Н. Проблема деструктивности в современном российском обществе // Успехи современной науки. 2017. № 1. Т. 4. С. 161-163.
7. Кокина М.А. Мемориальный образ советского солдата и проблема сохранения пространства памяти в странах Восточной Европы // Великая Отечественная война в памяти поколений: сборник материалов международной научно-практической конференции, Стерлитамак, 29 апреля 2020 года. Стерлитамак: Башкирский государственный университет, Стерлитамакский филиал, 2020. С. 174-179.
8. Корякин В.М., Певень Л.В. Стратегия социального развития Вооруженных Сил России – путь к качественному изменению военно-гражданских отношений // Право в Вооруженных Силах. 2008. № 1. С. 2-11.
9. Майборода Д.М. Российско-украинские отношения после «Крымской весны» // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2018. № 5. С. 308-319.
10. Нартова-Бочавер С.Ф. Человек суверенный: психологическое исследование субъекта в его бытии: монография. 2-е изд., испр. М.: Флинта, 2016. 448 с.
11. Прогнозируемые вызовы и угрозы национальной безопасности Российской Федерации и направления их нейтрализации / Под общ. ред. А.С. Коржевского. M.: РГГУ, 2021. 562 с.
12. Станкевич З.А. История крушения СССР: Политико-правовые аспекты. М.: МГУ, 2001. 318 с.
13. Управление подразделениями в мирное время: учебник / Под общ. ред. Ю.Б. Торгованова. Красноярск: Сиб. федер. ун-т, 2015. 348 с.

REFERENCES:

1. Alekseenko O.M. The values of military service and the problems of increasing its prestige in the Armed Forces of the Russian Federation: diss. … cand. Philosophical Sciences. M., 2015. 145 p.
2. Bekishiev A.A. The participation of a limited contingent of Soviet troops in the Afghan war (December 1979 - February 1989): lessons and consequences: avtoref. diss. … cand. Historical Sciences: 07.00.02. Makhachkala, 2000. 28 p.
3. Vilkovsky M.B. Sociology of architecture. Moscow: Russian Avant-Garde Foundation, 2010. 592 p.
4. Gefele O.F. Social adaptation of personality in situations of uncertainty // Yearbook of the Russian Psychological Society: materials of the 3rd All-Russian Congress of Psychologists (June 25-28, 2003): in 8 vols. St. Petersburg, 2013. V. 2. Pp. 319-321.
5. Dyagterev A.P., Semin V.P. Military history of Russia: external and internal conflicts: A thematic guide with an appendix of schemes of military operations. M.: Academic project; Alma Mater, 2001. 392 p.
6. Isachenko N.N. The problem of destructiveness in modern Russian society // Successes of modern science. 2017. No. 1. V. 4. Pp. 161-163.
7. Kokina M.A. The memorial image of the Soviet soldier and the problem of preserving memory space in the countries of Eastern Europe // The Great Patriotic War in the memory of generations: collection of materials of the international scientific and practical conference, Sterlitamak, April 29, 2020. Sterlitamak: Bashkir State University, Sterlitamak Branch, 2020. Pp. 174-179.
8. Koryakin V.M., Peven L.V. The strategy of social development of the Armed Forces of Russia - the way to a qualitative change in military-civil relations // Law in the Armed Forces. 2008. No. 1. Pp. 2-11.
9. Mayboroda D.M. Russian-Ukrainian relations after the "Crimean Spring" // Bulletin of the Moscow State Regional University. Series: History and political sciences. 2018. No. 5. Pp. 308-319.
10. Nartova-Bochaver S.F. Sovereign man: a psychological study of the subject in his being: monograph. 2nd ed., rev. M.: Flinta, 2016. 448 p.
11. Forecasted challenges and threats to the national security of the Russian Federation and directions for their neutralization / Ed. by A.S. Korzhevsky. M.: RGGU, 2021. 562 p.
12. Stankevich Z.A. The history of the collapse of the USSR: Political and legal aspects. M.: MGU, 2001. 318 p.
13. Management of units in peacetime: a textbook / Ed. by. Yu.B. Torgovanov. Krasnoyarsk: Sib. feder. un-t, 2015. 348 p.